Истории, которые смеются сами - Олег и Тимофей Антоновы

«Замечено: если слишком много мёда — зима может начаться раньше времени. А если слишком мало — начинается забастовка. А если в самый раз — значит, скоро кто-то упадёт в куст».

Пчёлы задумались.

Потом — зажужжали.

· Марианна вышла на поляну.

Закрыла глаза.

И начала танцевать.

Не просто так.

А как «восьмёрку» — их танец, их язык, их способ показать путь к цветам.

Каждое движение — как полёт.

Каждый поворот — как сигнал.

И в самый красивый момент — упала в цветы.

— Это называется «приземление с достоинством», — донеслось из лилий.

Пчёлы замерли.

Потом — взорвались жужжанием.

— Вы… поняли нас, — сказала старшая пчела. — Это и есть природный балет.

Пчёлы вернулись.

Но с условиями:

— Каждую неделю — День Тишины.

Никто не шумит.

Никто не жонглирует шишками.

Даже Шустрик говорит шёпотом.

— Каждое воскресенье — концерт.

Стихи, музыка, балет.

И всегда — выступление Марианны.

— И — главное — уважение.

Пчёлы — не просто производители мёда.

Они — танцоры, поэты, хранители ритма леса.

— Договорились! — сказал Мишка.

Той ночью лес спал спокойно.

Но утром, когда солнце коснулось улья, все услышали: Ж-ж-ж!

Мишка открыл бочонок.

Он попробовал.

— О-о-о!

— Что? — спросил Шустрик.

— Он… сладкий!

Замечено

«Замечено: если пчёлы не жужжат — значит, они устали.

А если толстая кошка в розовом платье танцует — значит, они скоро вернутся.

Или хотя бы засмеются.

А если мёд снова сладкий — значит, всё в порядке».

— Шурочка, запись №12

Глава 13. Потерянная Шурочка:

путь в подземный мир

Шурочка всегда думала, что знает, как быть собой.

— Нужно наблюдать, — говорила она.

— Записывать.

— И делать выводы.

«Замечено: если Шустрик говорит „эксперимент“, значит, он уже придумал, как всё испортить»

«Замечено: если Мишка лакомится мёдом, значит, скоро начнётся катастрофа».

«Замечено: если Марианна танцует, значит, кто-то упадёт в куст»

Но однажды она поняла: она перестала слышать не только лес — она перестала слышать себя.

Всё началось с того, что Шурочка не пришла на утреннюю встречу у пня.

— Где она? — спросил Шустрик, выглядывая из-за куста. — Уже две записи без её «Замечено»!

— Она не оставила записки, — сказала сова Бубо, протирая очки. — Это не в её стиле.

— Может, её похитил котёл? — предположил Шустрик.

— Может, она просто ушла, — тихо сказал Колюша. — Туда, где тихо.

Они нашли её следы.

Не на тропинке.

Не в блокноте.

А у входа в подземный тоннель, который вёл вглубь леса — туда, где даже светлячки боялись заходить.

Группа решила идти за ней.

· Шустрик — с рогаткой (на случай, если кто-то скажет, что он не главный),

· Тимоха — с самокатом и фонариком (на случай, если свет вернётся),

· Михаил Потапыч — с бочонком мёда (на случай, если Шурочка проголодалась),

· Марианна — с розовой лентой (на случай, если придётся падать с достоинством),

· Колюша — с картой и кристаллом подземного света (он единственный знал путь).

Тоннель был узким.

Тёмным.

И полным шёпота.

— Это голоса? — спросил Шустрик.

— Это тени, — сказал Колюша. — Они не говорят. Они чувствуют.

Шурочка шла одна.

Без блокнота.

Без увеличительного стекла.

Даже ручка выпала из лапы.

Она ушла, потому что устала быть хроникёром.

Все смотрели на неё как на того, кто всё замечает, кто всё понимает, кто всегда на месте.

Но никто не спрашивал:

— А ты сама что чувствуешь?

В подземелье не было шума.

Не было смеха.

Не было даже тишины.

Была пауза.

Как перед словом.

Как перед танцем.

Как перед шуткой, которую ещё не придумали.

И в этой паузе Шурочка вдруг услышала себя.

«Замечено: если ты всегда смотришь на других — ты перестаёшь видеть себя».

Группа нашла её на каменной площадке, окружённой зеркалами.

— Шурочка! — закричал Шустрик. — Мы думали, ты в кусте!

— Я была в себе, — сказала она тихо.

— Это называется «путь к свету», — сказала Марианна. — А не потеря.

— Но мы тебя искали! — воскликнул Тимоха.

— А я вас слышала, — сказала Шурочка. — Даже здесь.

— Как? — спросил Мишка.

— Через тишину.

Через свет Колюши.

Через танец, который вы не танцевали, но который я чувствовала.

— Тогда давайте танец! — сказала Марианна. — Чтобы вывести её из тени.

Она вышла на площадку.

Закрыла глаза.

И начала танцевать.

Не быстро.

Не громко.

А как отражение.

Каждое движение — как эхо.

Каждый поворот — как признание.

И в самый красивый момент — упала в свет.

— Это называется «приземление в понимание», — донеслось из теней.

Шурочка поднялась.

Она не сказала «я вернулась».

Она просто улыбнулась.

— У тебя нет блокнота! — взвизгнул Шустрик.

— Значит, ты забыла всё!

— Нет, — сказала она. — Я просто не записывала.

«Замечено: если ты перестаёшь писать — это не значит, что ты перестаёшь видеть.

Иногда самое важное остаётся не на бумаге.

А в сердце».

— А мёд? — спросил Мишка.

— А мёд — в бочонке, — сказала Шурочка. — А я — с друзьями.

С тех пор Шурочка стала другой.

Она всё ещё записывала.

Но теперь — не только то, что видела.

А и то, что чувствовала.

Иногда она молчала.

Иногда — не приходила на встречи.

Но все знали: она не потеряна.

Она просто внутри себя.

А если кто-то начинал волноваться —

Колюша говорил:

— Не ищите.

Просто будьте рядом.

Она сама выйдет.

Когда будет готова.

Замечено

«Замечено: если ты потерялся — не паникуй. Посмотри вокруг. Может, ты просто нашёл то, что искал.

А если рядом толстая кошка в розовом платье танцует — значит, ты уже на пути домой.

А если ты улыбаешься, но не шутишь — значит, ты нашёл себя».

— Шурочка, запись №13

Глава 14. Колюша и тени,

которые хотели света

После того как свет вернулся, лес вдохнул полной грудью.

Звёзды засияли.

Птицы запели.

Мёд стал сладким.

А Шустрик даже перестал говорить рифмой… на целых десять минут.

Но однажды утром Колюша проснулся с тревожным чувством.

— Что-то не так, — сказал он тихо.

— Да всё в порядке! — воскликнул Шустрик, подпрыгивая. — Свет есть, мёд есть, я — в центре внимания!

— Нет, — сказал Колюша. — Свет не везде.

Он указал вниз.

Куда-то под корни, за лианы, вглубь земли.

— Там живут тени, — сказал он. — И они… хотят света.

Друзья не понимали.

— Тени? — переспросила Шурочка, доставая блокнот.

«Замечено: если кто-то говорит о тенях, значит, он видит то, что не светится».

— А зачем им свет? — спросил Мишка. — Там же уютно. И мёда полно.

— Им не нужен мёд, — сказал Колюша. — Им нужно, чтобы их заметили.

— Но они же тени! — сказал Тимоха. — Их и не должно быть видно!

— А если они хотят быть видными? — спросил Колюша. — Просто… по-другому?

Все замолчали.

Группа решила спуститься.

· Шурочка — с блокнотом и увеличительным стеклом (на всякий случай),

· Тимоха — с самокатом и фонариком (на случай, если свет вернётся),

· Михаил Потапыч — с бочонком мёда (на случай, если тени проголодались),

· Шустрик — с рогаткой (на случай, если кто-то скажет, что он не главный),

· Марианна — с розовой лентой (на случай, если придётся падать с достоинством),

· Колюша — с картой и кристаллом подземного света (он один знал путь).

Тоннель был тихим.

Тёмным.

И полным шёпота, который звучал, будто кто-то впервые говорит вслух.

В последнем зале, покрытом зеркалами, жили тени.

Не страшные.

Не злые.

А стеснительные.

Они